Дерево – Искусству.
Сопротивление материала.

«Фанера – это кожа, которая готова воспринимать любое насилие над собой»
Александр Шишкин-Хокусай

Авангард первой половины века ХХ заново открыл дерево как материал для художественного творчества. Первыми после трехвекового забвения к нему обратились Анна Голубкина, Сергей Коненков и Александр Матвеев. Они вернулись к природе материала, к его пластическим и фактурным ресурсам, оставаясь при этом в рамках традиционной эстетической парадигмы (XVII и XVIII века использовали дерево преимущественно для декоративного убранства, а XIX век вовсе отверг его).

Конструктивистские идеи 1920-х годов сформировали новые связи в системе «объект-материал», дерево стало использоваться с учетом его конструктивных и архитектонических возможностей. Татлин, Матюшин, Архипенко и другие авангардисты первой половины ХХ столетия заложили новую традицию, основанную не на принципах изобразительности пластики, а на предметно-архитектурных построениях. Самые смелые пространственные эксперименты того времени материализовались в дереве именно в рамках русского авангарда.

Современные художники продолжают исследовать архитектонику этого материала, которая каждый раз обретает у них совершенно неожиданную транскрипцию: из житейски однозначной вещи создается вещь-образ, вещь-рассказ. Личная история взаимоотношений с материалом, не менее захватывающая и событийная, чем история самого материала.

Дерево хранит в себе многовековой, богатейший эстетический сплав – от языческих идолов и тотемов через ритуальную утварь и домашнюю посуду к христианским распятиям и святым. Это материал исконно русский, корневой, всегда связанный с лесом, фольклором, промыслами народных умельцев и лаптями, сплетенными из древесного лыка.

Во все времена работать с древесиной было не просто – это материал капризный. Художникам необходимо подчинить дерево себе, насильственно вторгаться в его структуру и архитектонику, то есть преодолевать сопротивление материала, либо следовать его природным законам. Но если древесина – глубоко индивидуальный, самобытный, «строптивый» материал, то фанера – максимально унифицирована, деперсонализирована, всеядна. Фанера – это «изнасилованное» дерево, дерево, которое лишили «биографии», фактуры и истории. Никакой внешней декоративности, только чистая прямая поверхность. С этой точки зрения работать с фанерой проще, достаточно просто знать и понимать ее законы.
Выставка «Дерево-Искусству. Сопротивление материала» представляет разные подходы взаимодействия современных петербургских художников с древесиной и ее производными. Это история про коммуникацию человека и материала.

Вадим Григорьев-Башун подавляет «характер» дерева, лишает его самобытности и аутентичности. Волею художника происходит древесная метаморфоза – природная материя превращается в искусственный пластик.

Сергей Катран движется похожим путем, балансируя на грани пластического языка и архитектоники. Но отходит от прямых связей с современностью. Взор художника устремлен вглубь эпох, верований и мифологем (тут будет и колесо «Фортуны», и неумолимо вращающееся колесо сансары, космический порядок, жизненный цикл, обновление и перерождение…правление и власть, потому что колесо – традиционная примета колесницы).

Нестор Энгельке ведет с материалом диалог. В его деревописи первозданная природная стихия прорывается наружу сколами дерева, обнажающими внутреннюю текстуру материала. То, что вырублено топором, не написать уже пером. Но можно создать заново, реинкарнировать. Например, стайку из трех акул (игра смыслами и со смыслом, и игра со зрителем, поскольку любой желающий может постоять среди этой «приятной» компании). Получается такой дихотомический конструкт, потому что сколы от топора и опилки – это уничтоженное, искалеченное дерево.

Илья Гапонов максимально обнажает систему «создать-уничтожить». Сожженная черная фактура дерева – всегда про насильственное подчинение материала воли художника и, одновременно, яркий, «говорящий» художественный прием.

Александр Подобед движется в другом направлении – постигает логику древесины, ее законы. Художник выбирает простой, спокойный и лаконичный «язык» китайских бамбуковых палочек – материала абсолютно безликого, лишенного своей самости. И из этого очень дешевого материала создает совершенно новую структуру, исходя из идеи, что Вселенная находится в спичечной коробке. Или в пейзаже – древесная структура, состоящая из реальных деревянных сучков, природа которых ни коем образом не нарушена, но насильно помещена в некое специально устроенное пространство. Это история про компромиссы и про самость простой, обычной деревяшки.

Дерево и фанера – материалы «открытые» живописи, цвету, слову. Это отлично заметно в деревянных объектах Ивана Говоркова и Елены Губановой, которые, преодолевая «капризы» материала, не дробят целое на первоэлементы, а создают некую праформу, весомую, материальную, ритмичную. Они подчиняют дерево своей воле. Перед нами не дар природы, а рукотворная вещь – «рука» и «глаз» художника.
Для Виталия Пушницкого дерево стало не художественным, а строительным материалом. Он выбрал ДСП – древесную стружку, которую склеивают в пласты разного размера. Следуя традиции авангарда начала ХХ столетия, Пушницкий пользуется его конструктивными возможностями – геометрически четкие грани пластин ДСП, как кирпичики, создают некое подобие дома (еще недостроенного или уже канувшего в лету). Или башни (здесь ассоциативный ряд расширяется, от татлинского памятника III Интернационалу через Вавилонскую башню к той, которую Св. Георгий в Раю мастерил из золотых кирпичей). Никакой изобразительности, сплошная архитектура и архитектоника – предельно условная натура, «переведенная» в некое знаковое качество.

Для Федора Хиросигэ имеет значение семантика дерева, как строительного материала. Художница вроде бы ничего не строит, но умозрительно строит – грубо сколачивает ярмарочную деревянную вывеску или стенд для объявлений. Или коммунизм, от которого, как известно, остались только доски и мусор (вспоминаем известную инсталляцию Ильи Кабакова «Красный фургон»). И слова (лозунги). Именно поэтому горизонтальный формат типичной деревянной доски, которую традиционно используют на стройках, соединяясь с выжженным Хиросигэ текстом, так напоминает советские агитационные стенды или ярмарочные вывески (созданная в соавторстве с Вадимом Михайловым работа «Да»). Скрещивать историю с современностью прием не новый, но всегда звучный.

Тимур Мусаев-Каган уходит от исторических ассоциаций в сторону комикса, поп-культуры и авангарда в лице Малевича. Именно поэтому его фанера щедро и грубо замазана темным цементом, тоже материалом строительным. Бывшие новаторские решения всегда превращаются в образные клише. Именно эти пластические стереотипы высмеивает художник.

Анатолий Белкин иронизирует аналогично, но более тонко, используя в своем «Сравнительном анализе» обычную школьную линейку-треугольник.

Семен Мотолянец «переводит» материал в слово, превращая древесину в полноправного участника художественного высказывания.

Владимир Козин работает совершенно иначе – он не только использует дешевый строительный материал, но и работает грубо, нарочито просто и незамысловато, как плотник. Так в деревнях сколачивают сарай на задворках участка – лубочный юмор в адрес «высокого» искусства. Гротескно-ироничная смысловая нагрузка из области «как это сделано» плавно переходит в подглаву «что сделано». А сделан сюрреализм. Фанерный, плотницкий сюрреализм с головой коня вещего Олега и растекшимися часами Сальвадора Дали. Традиция апроприаторства, идущая от Марселя Дюшана и Энди Уорхола.
Завершают экспозицию «Бесы» Петра Белого. Брутальный материал – грубые доски, окрашенные кое-где белой краской (а бесы ли?), выглядят как некие деревянные кристаллы с магическим шаром внутри.
Основой экспозиции стали работы из собрания Музея Курёхина.

Куратор выставки Ксения Макаренко.